АЛЕКСАНДР КОВЧА

(1949-2003гг)

Один из поэтов, книжку которого пришлось мне
редактировать, свою, очень коротко написанную
биографию закончил словами: "Остальное — в моих
стихах". С полным правом это можно сказать о жизни и
творчестве талантливого поэта Александра Ковчи.
В сборнике стихотворений "Топор и плаха" в первую
очередь привлекает главное: автор его поэтической строкой
яростно и последовательно защищает человеческое
достоинство — и свое, как поэта и человека и окружающих его честных людей. Кстати, честность и правдивость— неотъемлемые черты его характера. И еще прямота — что думает, то и говорит, не боясь показаться неудобным, колючим или неугодным.
Не зря мне гадалка сказала,
Под картой судьбу разглядев:
— В стране, где душа на базарах,
Поэты всегда не у дел.
И вправду, нас проще не слушать,
И водкою совесть глушить.
Веками считают бездушье
Загадкою русской души.
Александр Ковча чуть ли не в каждом своем
произведении воюет против бездушья и бездуховности.
Иногда это звучит у него грубовато, иногда это просто крик или стон исстрадавшейся, но честной и несломленной души.
Кажется, нет таких сторон жизни, которых бы не коснулось перо этого поэта. Любовь и ненависть, благородство и подлость, самопожертвование и эгоизм, поиск счастья, раздумья над смыслом жизни — вот неполный перечень тем, присутствующих в поэзиях Александра Ковчи, поэта и человека. Несомненно, его книга принесет не только эстетическое удовольствие, но и обогатит души читающих ее.

Борислав Кярапыш,
член Национального Союза писателей Украины


Из поэтического сборника Александра Ковчи «Топор и плаха»


МОЛИТВА

Уже весна не льет на раны йод.
Я жить хотел, но бился лишь об лед.
Я жить хотел, но так, как жить нельзя,
И вот стою — колени на гвоздях.
Как трудно мне, как долог этот плен.
Господь! Господь! Сними меня с колен!
Чтоб мог я вновь подняться до вершин
Во весь былой гигантский рост души.
Чтоб песни брал у звездного огня,
Чтоб розы вновь влюблялись бы в меня.
Что мне теперь колючки их измен?
Господь! Господь! Сними меня с колен!
Прости меня у жизни на краю
За главный грех — за молодость мою.
Но прежде, чем уйду я в мрак и тлен,
Господь! Господь! Подняться дай с колен!
Не удалась моя судьба, не удалась.
Ее цветы — мои мечты — упали в грязь.
Она, как крик: — Постой!—
Как длинный ряд крестов,
Как взрыв небес,
Когда молчит в испуге лес.
Не знаешь ты, любимая, одна-
Моя судьба — твоя вина.
Не удалась моя любовь к моей земле.
Когда умру — не нужно помнить обо мне.
О, кто бы знал
Как я устал
От унижений, равнодушия и слав! ..
Мне все равно, какой вам светит путь.
Я в той земле хочу лишь отдохнуть.

* * *

Черный гений в костюме светлом
Продирался ко мне сквозь ветви.
Торопился он, изорвался,
Черный — черным совсем остался.
Снял рубаху он — стаю воронов—
Очень чистую, только черную,
Бросил под ноги. Под рубашкой
Стали мертвыми все ромашки.
— Дай-ка выпить, друг, — у костра присел.
Дал я "белую" — окосел совсем.
На рубаху лег — на упавшую,
0 любви завел — неудавшейся.
А вокруг цвело — только жить бы.
И подумал я: "Пристрелить бы..."
Если спросишь меня
Как я жил без любви,
Столько лет без любви и без весен,—
Я скажу: — Ты напрасно мне сердце не рви,
Потому, что давно уже осень.
И туман седины среди ночи волос
Разливается слишком уж вольно.
Я бы небо теперь на себе не унес,
Луч тепла — и, пожалуй, довольно.
А зима, а зима
Не сведет нас с ума
Даже чудом рябиновой кисти.
Что мне делать зимой?
Ты ведь знаешь сама:
Я поэт опадающих листьев.

* * *

Если спросишь меня
Как без счастья живут
Целый век, без единого мига,
Я тебя проведу сквозь осеннюю жуть,
Где костры завершают погибель.
Да и сам я сгорю, словно ворох потерь,
И покажется смерть мне блаженством,
Если душу мою не спасешь ты теперь
Тем, что есть только в сердце у женщин.
А зима, а зима
Не сведет нас с ума
Даже чудом рябиновой кисти.
Что мне делать зимой?
Ты ведь знаешь сама:
Я поэт опадающих листьев.
Был я горд и часто хлопал дверью,
Уходя от женщин и друзей.
Клялся больше никому не верить,
Только как не верить на Земле?
Нежный взгляд — тебя как будто любят,
Бьют друзья рукою по плечу...
И плачу я за ошибки в людях,
Боже мой, как дорого плачу!
Мне внушали в юности наивной,
Что не лжет высокое. Увы!
То, чему поем мы в жизни гимны,
Часто ниже нашей головы.
Но сорвав с кого-то ложь как перья,
В этой жизни — доме для разлук-
Мне куда больнее хлопать дверью,
Чем кому-то слышать этот звук.
Стать бы тем, кто веровать не будет.
Но во тьме не плюнешь на свечу.
И плачу я за ошибки в людях,
Боже мой, как дорого плачу!

* * *

Вот и все, что осталось от стаи—
Журавель с перебитым крылом.
Если б знали они, улетая,
Чтб в пространстве их ждет голубом?
Расстреляли последнюю стаю!
Но зачем? Для какой тишины?
И стоит тишина, да такая,
Что, пожалуй, страшнее войны.
Но в России, недавно советской,
А теперь неизвестно уж чьей,
Воевать им фактически не с кем,
Тем, кто в небе губил журавлей.
Потому и стреляют друг в друга
Эти дети убийств и пиров.
Равнодушия белая вьюга
Заметает их черную кровь.
И тогда начинают молиться
Журавлю с перебитым крылом,
Разглядев, что журавль — то не птица,
А Господь, изувеченный злом.
Человек не должен быть рабом,
Даже если Бог ему хозяин.
У цепей с божественным клеймом
Нет конца — но кто об этом знает?
Бог везде: и в небе голубом,
И в насущном хлебе. Но и все же
Человек не должен быть рабом.
Вечно быть им просто он не сможет.
Я не знаю, кем он должен быть
Под конец Космического Века.
Я не знаю, как и все рабы,
Потому, что не был человеком.

* * *

В общежитии на койке
Люди тоже умирают.
В окна звезды светят бойко,
Говоря, что нету рая.
Друг, придя сегодня в стельку,
Спит так глупо — лбом в подушку.
Хорошо хоть в миг смертельный
Про свою молчит он душу.
За окном, в полночном шелке,
Спит земля — мой плен сердечный.
Жаль, не там по ней прошел я,
Где ждала со счастьем встреча.
Кончен путь. Над бездной замер.
Смерть зовет, а жизнь не держит.
И кричит мой страх слезами,
У которых нет надежды.
Страх, уймись! Удар конечный
Сердцу дан самой отрадой.
Перед храмом Тайны вечной
Не должна чадить лампада.
Весь наш рай — из душной плоти
В этот храм шагнуть и слушать
Жизнь, как сводный хор мелодий,
Наконец создавших душу.
Только мать заломит руки,
Друг запьет еще сильнее.
Ту, с которой был в разлуке,
Обовьют печали змеи.
Только дождь рукой унылой
Отстучит по крышке гроба:
— Мне не жаль того, что было.
Жаль того, что быть могло бы.

* * *

Закажу бутерброд по-тюремному
И на хлебе засветится соль.
Преломлю по обычаю древнему,
Угощу свою спутницу — боль.
А еще угощу ее водкою—
Может быть подобреет она.
Посмотри-ка, свободушка, вот как я
В ресторане сижу у окна.
Посмотри ты, как я тебя праздную
Среди будней привычных твоих.
И глазами чужими и разными
Улыбнись мне, свобода, на миг.
Улыбнись не моей уже юностью,
Не моею удачной судьбой.
И умом улыбнись мне, и глупостью,
Женских глаз глубиной голубой.
Улыбнись всем, что в жизни потеряно,
Всем, что вновь мне уже не найти,
И походкой печально-уверенной
Проведи по остатку пути.
Вот за это и пью свою первую,
И добрее становится боль.
Тем, кто ел свой кусок по-тюремному,
Эта боль остается судьбой.



Все авторские права защищены. Использовать материал с сылкой на источник.